Майоров М. В

(р., по собственным показаниям, 23.3.1803, ум. 1848). - Лейтенант 2 флотского экипажа.

Род. в Петербурге.

Отец - военный советник (1812) Алексей Петр. Чижов (ум. до 1822), мать - Прасковья Матв., владела в Чернском уезде Тульской губ. 551 душой и небольшим конным заводом, двоюродный дядя - заслуженный профессор Петербургского ун-та Дм. Сем. Чижов. Воспитывался в Николаеве в пансионе учителя Черноморского штурманского училища Голубева, записан в Черноморский флот гардемарином - 30.8.1813, изучал морские науки под руководством учителя штурманского училища Дружинина, в 1814, 1816 и 1817 плавал от Николаева до Очакова и Одессы, мичман - 9.2.1818, в 1818 переведен в Петербург во 2 фл. экипаж и находился "при береге", в 1821 плавал под командой Ф. П. Литке к Новой Земле (его именем назван мыс на Кольском полуострове), лейтенант - 21.4.1824, с сент. 1825 служил в Кронштадте.

Член Северного общества (1825), участник восстания на Сенатской площади.

Арестован - 17.12.1825 на квартире проф. Чижова и помещен "особо на караул у Петровских ворот" ("присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту"). Осужден по VIII разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен к ссылке в Сибирь на поселение вечно, срок сокращен до 20 лет - 22.8.1826. Отправлен в Олекминск Якутской обл. - 29.7.1826 (приметы: рост 2 арш. 8? верш., "лицом бел, глаза голубые, нос большой, прямой, брови, волосы и бакенбарды светло-русые, бороду бреет, на руках имеет пятна от прививания коровьей оспы"), прибыл туда в сентябре, на ходатайство его в 1832 о переводе в Якутск последовала Высоч. резолюция: "Перевести в другое место, но не в Якутск", после чего по распоряжению ген.-губ. А. С. Лавинского переведен в Александровский винокуренный завод Иркутской губ., доставлен туда - 25.1.1833, в том же году переведен в с. Моты Жилкинской волости Иркутского округа.

По ходатайству матери ему разрешено поступить в рядовые в один из Сибирских линейных бат., зачислен в 14 бат. 4 бригады 29 пех. див. (Иркутск) - 16.9.1833, переведен в 1 бат. в Тобольск - 25.11.1833,унтер-офицер - 15.6.1837,прапорщик - 15.2.1840, назначен пом. нач. продовольственного отряда при штабе Сибирского корп. - 6.9.1840, уволен в четырехмесячный отпуск в Тульскую губ. - 12.6.1842, уволен от службы - 26.2.1843 с разрешением жить в с. Покровском Чернского уезда Тульской губ., разрешено жить в с. Троицком Орловской губ. и в других губерниях, где есть имения кн. Горчаковой, коими он управлял, с сохранением секретного надзора.

Умер холостым.

Писал и публиковал стихи. Братья (1826): Петр, офицер 6 карабинерного полка; Павел, прапорщик в свите по квартирмейстерской части; Дмитрий, Михаил - в 1826 учились в Тульском Александровском дворянском военном училище.

ВД, XV, 257-263; ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 109.

Николай Алексеевич Чижов

Поэт - декабрист

Находилсяна поселении в селе Моты Иркутской губернии 1826-1833 гг

Справка:

Морской офицер, полярный исследователь, поэт и декабрист

Николай Алексеевич Чижов родился 23 марта 1803 года в Петербурге (по другим сведениям в 1799 году).

21 апреля 1824 года получил чин лейтенанта. В 1825 году лейтенант 2-го флотского экипажа Н.А. Чижов был членом Северного общества и активным участником восстания 14 декабря на Сенатской площади. 17 декабря 1825 года он был арестован на квартире профессора Чижова и помещен «особо на гауптвахту». Был осужден по VIII разряду и 10 июля 1826 года приговорен к ссылке в Сибирь на поселение вечно, правда, 22 августа 1826 года срок был сокращен до 20 лет.

Источник : http://resheto.ru/speaking/news/news3838.php

. ЧИЖОВ Николай Алексеевич (1803- 1848) — декабрист . Род. 23 марта 1803 в С.Петербурге в семье воен. советника. Воспитывался в Николаеве в пансионе учителя Черноморского штурманского уч-ща Голубева. 30 авг. 1813 был записан гардемарином в Черноморский флот, где изучал морские науки. В 1814 и 1816-17 в чине мичмана участвовал в одной из первых арктических эксп., возглавляемой Ф.П. Литке на Новую Землю. Это плавание было описано Ч. в очерке «О Новой Земле», опубликованном в журн. «Сын отечества» (№ 4, 1823). 21 апр. 1824 Ч. присвоено звание лейтенанта, с сент. 1825 служил в Кронштадте. Принят в Сев. об-во в нояб. 1825. 14 дек. находился на Сенатской площади, в строю Гвардейского флотского экипажа. Арестован 17 дек. 1825 и помещен «особо на караул у Петровских ворот» («присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту»). Осужден по 8-му разряду и по конфирмации 10 июля 1826 приговорен к пожизненной ссылке в Сиб., затем срок был сокращен до 20 лет. С 1826 по 1832 отбывал ссылку в Олекминске Якутской обл. В 1833 по распоряжению восточносиб. ген.-губернатора А.С. Лавинского переведен в Александровский винокуренный з-д Иркутской губ. В том же году перемещен в с. Моты Жилкинской вол. Иркутского окр . По ходатайству матери Ч. было разрешено поступить в рядовые в Сиб. линейный батальон, он был зачислен в 14-й батальон 4-й бригады 29-й пехотной дивизии в Иркутске (1833). 25 нояб. переведен в 1-й батальон в Тобольске. С 15 июня1837 утвержден в звании унтер-офицера. В 1839-42 в чине прапорщика служил в Омске, в штабе Сиб. корпуса пом. нач. продовольственного отд. (размещался на ул. Штабной, ныне — ул. Таубе). 26 февр. 1843 Ч. уволен от службы с разрешением жить в с. Покровском Чернского у. Тульской губ., в с. Троицком Орловской губ. и в др. губ., где есть имения кн. Горчаковой, к-рыми он управлял с сохранением секретного надзора. Писал стихи, в к-рых воспевал красоту сиб. природы. По мотивам якутского фольклора Ч. были написаны баллады «Нуча» и «Воздушная дева». Умер в 1848.

Палашенков А.Ф. Пам. и памятные места Омска и Омской обл.- Омск: Зап.-Сиб. кн. изд-во. Омское отд., 1967.- С. 29-31; Декабристы. Биограф. справочник. — М.: Наука, 1988. — С. 196; Чижов Николай Алексеевич //Декабристы и Сиб.- М.: Сов. Рос. 1988.-С. 253.

В Туле издана книга о декабристе Николае Чижове

Книга «Николай Чижов: исследования и материалы» составлена ученым секретарем областного краеведческого музея Михаилом Майоровым. Вступительная статья к ней рассказывает о жизни и творчестве этого незаурядного человека и сопровождена впервые публикуемым генеалогическим древом декабриста и исследователя русского Севера, происходящего из дворян Тульской губернии.

Также впервые в этом издании появилась публикация первого научного описания архипелага Новая земля. Михаил Майоров обнаружил в дневниках полярного мореплавателя и географа Федора Литке (1797-1882 г.г.) - ранее считалось, что первое описание архипелага сделано в книге Литке «Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге „Новая Земля“ - доказательства того, что первый очерк о Новой земле был написан именно Чижовым. Будущий декабрист в 1821 году участвовал в экспедиции графа Литке к Новой земле.

В 1823 году Николай Чижов опубликовал очерк „О Новой Земле“ в журнале „Сын Отечества“. Это своего рода отчет и размышления об арктической экспедиции. В своем очерке он дает краткую историю открытия и исследования острова, обобщает некоторые итоги первого и второго плаваний Федора Литке, сообщает сведения о полярных льдах, берегах, небольших островах и заливах, пригодных для стоянки судов, характеризует климатические особенности, дает описание растительности, зверей и птиц южной части Новой Земли. Дает рекомендации для развития морских промыслов и торговли. Очерк Чижова „О Новой Земле“ явился прологом появления капитального труда Литке „Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге „Новая Земля“ в 1821-1824 гг.“ (СПб., 1828), на страницах которого упомянут и мичман Чижов.

В новое издание сочинений Чижова включены все дошедшие до нас стихотворения и две его поэмы, пьеса за подписью Козьмы Пруткова. Книга содержит также материалы следствия над декабристом, родословную семьи Чижовых, наиболее полную на сегодняшний день библиографию публикаций участника восстания на Сенатской площади и литературы о нем. Рисунки в книге выполнены художником областного дома народного творчества Лилией Ермолаевой.

На тульской земле имя и творчество декабриста Чижова известны мало. Последнее издание его сочинений относится к середине прошлого века. Да и посвященная ему новая книга отпечатана в местной типографии «Атрея» мизерным тиражом в 150 экземпляров на средства автора сборника: к сожалению, на родине деабриста не нашлось спонсоров, дорожащих памятью о земляке.
Справка
Морской офицер, полярный исследователь, поэт и декабрист Николай Алексеевич Чижов родился 23 марта 1803 года в Петербурге (по другим сведениям в 1799 году). Отец его отставной военный советник Черноморского флота Алексей Петрович Чижов и мать Прасковья Матвеевна владели имением в селе Покровском Чернского уезда Тульской губернии, два брата служили офицерами, а два учились в Тульском Александровском военном училище. Двоюродный дядя был заслуженным профессором Петербургского университета и действительным членом Академии Наук.

Николай Чижов получил первоначальное воспитание в частном пансионе Голубева, затем учился в Черноморском штурманском училище в г. Николаеве, 30 августа 1813 года был произведен в гардемарины и зачислен в Черноморский флот. В 1814, 1816 и 1817 годах плавал от Николаева до Очакова и Одессы. 9 февраля 1818 года получил первый морской офицерский чин мичмана и был переведен в Петербург. В 1820 году служил в Архангельске, получив назначение в полярную экспедицию Ф.П. Литке, и в 1821 году под командой последнего плавал к Новой Земле, провел топографические исследования западных берегов, а также исследования флоры и фауны, метеорологические наблюдения. После экспедиции он служил в Кронштадте.

21 апреля 1824 года получил чин лейтенанта. В 1825 году лейтенант 2-го флотского экипажа Н.А. Чижов был членом Северного общества и активным участником восстания 14 декабря на Сенатской площади. 17 декабря 1825 года он был арестован на квартире профессора Чижова и помещен «особо на гауптвахту». Был осужден по VIII разряду и 10 июля 1826 года приговорен к ссылке в Сибирь на поселение вечно, правда, 22 августа 1826 года срок был сокращен до 20 лет.

29 июля 1826 года декабрист Чижов был отправлен в Сибирь и только в Иркутске узнал, что местом ссылки ему определен городок Олекминск Якутской области. На поселении провел семь лет, изучал природу Сибири, этнографию и фольклор якутов. По ходатайству матери он был зачислен рядовым в Сибирский линейный батальон — 16 ноября 1833 года, а 15 июня 1837 года получил унтер-офицерский чин и, наконец, 15 февраля 1840 года выслужил офицерский чин прапорщика. Позже получил четырехмесячный отпуск, а 26 февраля 1843 года уволен от службы с разрешением жить в с. Покровском Чернского уезда Тульской губернии, а также в с.Троицком Орловской губернии, где он одно время был управляющим имением княгини Горчаковой, с сохранением секретного надзора. Умер он холостым в 1848 году. Могила его неизвестна.

В Сибири Н.А. Чижов создал ряд стихотворений - «Нуча», «Воздушная дева», «Сибирские цветы», «Журавли» и другие. Некоторые — по мотивам якутского фольклора. В Тобольске он сблизился с поэтом П.П. Ершовым, написал куплеты, вошедшие позже в оперетту Козьмы Пруткова «Черепослов». Литературные опыты Н.А. Чижова публиковались и ранее. Так, в 1823 году в журнале «Сын Отечества» он напечатал «Отрывок из воспоминаний о Черном море» — «Одесский сад», несколько стихотворений. Однако многие его произведения в стихах и прозе до нас не дошли. Требуют уточнения некоторые факты его биографии. Вклад Н.А. Чижова в научное исследование Арктики неоспорим, его географические изыскания в районе Новой Земли стали достоянием русской науки начала XIX века.

Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Чижов и его литературное наследие" (часть 3).

Тобольск. Фотография конца XIX в.

В 1832 г. Н.А. Чижов вновь подаёт прошение о переводе, уже в Якутск, ввиду расстроенного здоровья и отсутствия медицинской помощи в Олёкминске. Николай I наложил резолюцию: "Перевести в другое место, но не в Якутск", - и Чижова по "усмотрению" Лавинского 25 января 1833 г. привезли на жительство в Александровский винокуренный завод Иркутской губернии и в том же году перевели в село Моты Жилкинской волости Иркутского округа.

Тем временем о сыне хлопочет престарелая Прасковья Матвеевна, с которой Николай Алексеевич находился в постоянной переписке. В подтверждение тому сохранилось письмо А.Х. Бенкендорфа Тульскому губернатору И.Х. Трейблуту от 29 декабря 1827 г.:

"Препровождая при сем письмо от поселённого в Олёкминске Чижова на имя его матери, я покорнейше прошу ваше превосходительство приказать оное вручить по адресату и о доставлении благоволить меня уведомить". По ходатайству матери Н.А. Чижову разрешено поступить рядовым в один из Сибирских линейных батальонов. 16 сентября 1833 г. он был зачислен в 14-й Иркутский батальон 4-й бригады 29-й пехотной дивизии, а 25 ноября 1833 г. переведён в 1-й батальон в Тобольск, где он познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в польском восстании 1830-1831 гг. Среди них был музыкант Констанций Валицкий, который впоследствии писал в своих воспоминаниях: "Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который за участие в восстании при вступлении на престол Николая был сослан на поселение с лишением всех прав в Иркутскую губернию, а впоследствии помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь".

Особенно тесная дружба связала Чижова с приехавшим в Тобольск после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым. Молодой автор сказки "Конёк-горбунок", назначенный преподавателем Тобольской гимназии, прибыл в Тобольск в 1836 г. Чижов и Ершов нашли друг в друге людей, любящих и знающих литературу.

Ершов также познакомился с Валицким и одному из своих петербургских друзей, прибегнув к прозрачным сокращениям, писал: "Из других знакомых моих я назову тебе только двоих: В-лицкого, воспитанника Парижской консерватории и Ч-жова, моряка, родственника нашего профессора Д. С. Ч."

Чижов, видимо, много рассказывал Ершову о своей жизни в Якутии, об этом крае, о верованиях якутов. Биограф Ершова А.К. Ярославцев в своей книге о поэте приводит его письмо петербургскому товарищу. В нём Ершов сообщает о своей работе над пьесой, мотивы которой явно были навеяны рассказами Чижова: "Это будет прекомическая опера, а растянется она на три действия, а имя ей даётся: "Якутское". И далее Ярославцев прибавляет: "Название пиески "Якутское" изменено в рукописи на "Якутские божки". Опера - фарс. Сюжет заимствован из Якутского предания". К сожалению, эта комическая опера не сохранилась, и судить о её содержании трудно.

Чижова привлекала культурная жизнь Тобольска. Ученики и преподаватели гимназии создали свой театр. Пьесы писал или подбирал Ершов, музыку - Валицкий. В 1836 г. состоялся спектакль, "подготовленный рядовым Чижовым и юнкером Чернявским". "Чернявский и Чижов, - вспоминал Валицкий, - написали пьесу, приноровленную к случаю, вроде оперетки, перемешанной с диалогической прозой, под названием "Удачный выстрел, или Гусар - учитель". И этой пьесы текст, к сожалению, не сохранился.

В Тобольске Чижов написал "Русскую песню" ("У подгорья студены ключи шумят..."), отличающуюся задушевностью тона и большим лиризмом. Девушка любит доброго молодца, но эта любовь не по вине молодых людей заканчивается разлукой:

РУССКАЯ ПЕСНЯ

У подгорья студены ключи шумят,
Льются, бьются и на миг не замолчат.

Такова у красной девицы печаль:
Друга милого покинуть сердцу жаль.

Злые люди отравили счастья дни,
О любви моей доведались они.

Разлучили с милым другом, развели,
Но забыть его заставить не могли.

В лютом горе утешенье мне одно -
Сесть, задумавшись, под красное окно.

Может милый друг по улице пройдёт,
Грусть от сердца на минуту отведёт.

Может милый на окошко поглядит,
Красну девицу поклоном одарит.

Может, скажет, оглядевшийся вокруг:
"Я по-прежнему люблю тебя, мой друг!"

Такие стихи "в народном духе", которые могли бы стать словами народной песни, создавали многие современники Чижова. "Русские песни" писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.

Во время пребывания поэта-декабриста в Тобольске в центральной печати появилась "Русская песня" и "Воздушная дева". Литературовед Б.Я. Бухштаб высказывал предположение, что эти стихотворения были посланы в столичные издания Ершовым и увидели свет благодаря литературным связям автора "Конька-горбунка". Мнение Бухштаба основывалось на том, что в тех же изданиях были напечатаны и стихотворения Ершова.

Однако ещё не все дошедшие до наших дней поэтические произведения Чижова оказались розысканными. Об этом свидетельствует не публиковавшееся письмо П.П. Ершова. Адресованное одному из петербургских друзей, письмо содержит просьбу напечатать несколько стихотворений Чижова. В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три ещё не публиковались. Приводим письмо Ершова с изъятием стихотворений, бывших в печати, оставим только доселе неизвестные:

Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша "Воздушную деву" и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!

"Воздушная дева"

У Чижова есть ещё несколько баллад, которые тоже обещаю прислать, если ты исполнишь предварённые условия. А согласись - баллада не дурна. Примечаний к ней, кажется, не нужно, дело ясно видно из стихов.

Русские песни

Что мне делать, сердце бедное,
Как мне быть с твоей тоской?
Ты сгораешь, безответное,
Воскуяровой свечой.

Дума есть в тебе глубокая,
Дума тяжкая, как гнёт:
За рекою черноокая
Светик-девица живёт.

Злые люди весть напрасную
Ей про молодца твердят:
Все её, девицу красную,
Разлучить со мной хотят.

В мыслях девица мешается
От лукавых чужих слов:
Он по Волге-де шатается,
Не к добру его любовь!

С ней вчера мы повстречалися
На заполье у ключей,
И как будто ввек не зналися -
Ни привета, ни речей...

Как же быть мне, сердце бедное,
Чем кручине пособить?
Иль угаснешь, безответное?
Иль разучишься любить?

Злые люди! Я понравлю вам!
Я от вас укроюсь в даль!
И на Волге по седым волнам
Разгоню свою печаль!

"У подгорья студены ключи шумят..."

ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА

Уж лето минуло,
Повяли цветы,
В саду опустелом
Осталась лишь ты.
Нет розы - подруги
На ближних кустах,
Нет запаха в бледных
Опавших листах.
К кому же с любовью
Ты взор обратишь?
С кем в час непогоды
Печаль разделишь?
Ах, жалок, кто мечтает
Свой век сиротой!
Поди ж, успокойся
С увядшей семьёй!..
Со вздохом срывало
Цветок красоты,
И вдруг разметало
Младые мечты
Увянь, коль увяли
Все розы - друзья!
Ах! В мире недолго
Останусь и я!
Кто пережил дружбу,
Любовь схоронил, -
Желать ли, чтоб бедный
Томился и жил!

Другие его песни оставляю до будущего раза. Все они в этом роде. Но теперь дай назову одну: "Цыганка". Теперь ещё стихотворение:

ГРОБНИЦА

В долине безмолвной, под говор людской,
Порою чуть слышный с дороги большой,
Печальна, как память минувшего дней,
Виднеет гробница под склоном ветвей.

Дни днями сменялись, и годы текли...
Расселися камни и мхом поросли,
И плющем одеты те горы окрест -
Разбитая урна, свалившийся крест.

Старинную надпись на ржавой меди
Изгладило время и смыли дожди,
Преданья погибли, а камни молчат,
Чьи хладные кости под ними лежат.

Вечерней порою, в таинственный час,
Когда призывает задумчивость нас,
Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать
И память о прошлом в душе пробуждать.

И мнится, под склоном плакучих ветвей,
Чуть видная в бликах вечерних лучей,
Сидит у гробницы безвестная тень
И смотрит, как гаснет на западе день.

Кажется, на первый раз довольно. Ну, что же, Гриша? Здоров ли ты? Пиши поскорее радостное известие...

Сибиряк".

Все эти не печатавшиеся стихотворения, о которых хлопотал Ершов, написаны Чижовым, видимо, на поселении в Тобольске, так как в тетради, отобранной у него в Олёкминске, их не было. Все они обладают несомненными художественными достоинствами и созданы на почве романтического метода. Декабристы, как и другие поэты-романтики, видели в народной поэзии единственную первооснову каждой национальной литературы. Они часто обращались к фольклору, создавая стихотворения в духе народных песен. Правда, у них преобладали массовые агитационные песни - "Ах, тошно мне", "Ах, где те острова" и другие, имевшие яркую пропагандистскую направленность.

У Чижова мы также встречаемся с произведениями песенного жанра, но только лирического склада. Его не публиковавшаяся "Русская песня" - это песня о несчастливой любви молодца. Она как бы представляет собой параллель к печатавшейся "Русской песне", написанной от лица девушки.

Как и в народной лирике, в песне Чижова не только раскрывается чувство, но и рисуется определённая ситуация: "злые люди" хотят разлучить молодца с девушкой. Причиной этого намерения является свободолюбие молодца, скрытое за упоминанием о том, что "он по Волге-де шатается". В глазах "злых людей" - это опасное дело, потому что по Волге "гуляли" смелые и удалые "добры молодцы", выступавшие против властей. Возможно, за песней стоят биографические факты, обусловленные положением ссыльного поэта, и опасливо относившиеся к Чижову обыватели предостерегали какую-то "Светик-девицу", чтобы она не связывала с ним своей судьбы. К слову сказать, Н.А. Чижов, до конца своих дней оставался холостым.

Стихотворение "Последняя роза" проникнуть чувством большой грусти. В старой литературной традиции роза была символом быстро отлетающего счастья. Красота розы - кратковременная, и традиционен в поэзии мотив печали, вызванной видом поникшего цветка. Лирический герой видит в облетевшем цветке символ и собственного увядания. Потому так остро чувствуется его переживание, так впечатляющ горький вздох в конце стихотворения. Печаль по поводу быстро уходящей жизни усугубляется глубоким одиночеством, вызванным утратой любви и потерей друзей. Ярко вырисовывается образ романтика с судьбой, исполненной тревог, чужого равнодушным людям.

Тема и образы стихотворения "Гробница" также очень характерны для романтической лирики. Это раздумья лирического героя над таинственным, его стремление постичь неизвестное, находящееся за гранью обыденной жизни. И здесь герой одинок и отчуждён от окружающего общества. Появляется типичный для романтиков, недовольных настоящим, интерес к давно ушедшему, к скрытому в глубине времени. Типичен и таинственный закатный пейзаж.

В раскрытии человеческой личности у романтиков большую роль играла музыка слова, музыка стиха. Она передавала душевную настроенность, волнение чувств, глубокий лиризм. И все три стихотворения Чижова отличаются плавностью, мягкой музыкальностью стихотворных размеров и интонаций, раскрывающими мир души. Для всех этих стихотворений характерна поэтическая искренность, хотя, может быть, они и лишены значительной оригинальности в силу произвольного или непроизвольного следования традициям, как в форме, так и в содержании.

Романтизм декабристов был романтизмом активным. В их литературе преобладала гражданская, патриотическая и сатирическая струя. Произведения декабристов были исполнены пафоса борьбы за лучшее общественное устройство, отличались энергией, бодростью духа. Романтизм Чижова является в целом созерцательным. Но и такой романтизм не был чужд декабристам. Хотя они и критиковали В.А. Жуковского за пассивность неприятия окружающего мира, однако мечтательность, устремление к возвышенному идеалу, грусть по совершенству проявились и в стихотворениях поэтов-декабристов.

Разгром движения декабристов, обстоятельства ссылки и, возможно, какие-то глубоко личные чувства явились исходным состоянием лирического героя этих трёх стихотворений Чижова.

Письмо Ершова свидетельствует, что у него были и другие стихотворения поэта-декабриста, пока ещё не обнаруженные, и убеждает в справедливости предположения Б.Я. Бухштаба, что стихотворения Чижова посылались в столичные издания Ершовым. Письмо также говорит о тяжёлом материальном положении Чижова во время пребывания на поселении.

К письму Ершова Чижов сделал приписку, адресовав её тому же корреспонденту: "Я просил Петра Павловича спросить у вас, на каком языке издана Клапротова Asia Polyglota, но он решительно на это не согласился, почему, не имея удовольствия знать вас лично, решаюсь зделать этот вопрос от себя. Н. Чижов. 1837". А на обороте листа с припиской Чижова Ершов полушутливо пишет адресату: "На той странице г. Чижов, желающий поглотить Азию полною глоткой, хотел было спросить у тебя, что ему делать с несчастным своим Якутским словарём, но при сем случае яко автор покраснел и сделал ужасную грамматическую ошибку, написав в слове сделать з вместо с, в чём и просит у тебя извинения".

Видимо, во время пребывания в Олёкминске Чижов составил словарь якутского языка или собрал для него материалы и естественно желал, чтобы этот труд не пропал для науки. Возможно, какие-то надежды он связывал с известным путешественником и ориенталистом Г.Ю. Клапротом, автором ряда трудов об азиатских народностях, их языках и материальной культуре. Но судьба этого словаря и до настоящего времени остаётся неизвестной.

В 1854 году в журнале "Современник" стали появляться шутливые стихотворения, сразу привлекшие и внимание читателей, и критики. На первый взгляд они казались только литературными пародиями, но их содержание было гораздо глубже: в них можно было увидеть и сатиру на бюрократию, и высмеивание пошлости, тупости, и одновременно истинную (а не только пародийную) поэтичность, скрытые под иронией серьёзные размышления... Так впервые заявил о своём существовании поэт Козьма Петрович Прутков.

Козьму Пруткова создали известный писатель граф Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья - Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы. В "Биографических сведениях" о Пруткове, помещённых при его "Полном собрании сочинений" (1884), Владимир Жемчужников сообщал, что соавтором Козьмы Пруткова был также поэт Ершов, участвовавший в написании пьесы "Черепослов".

В 1854 году Владимир Жемчужников служил в Тобольске и познакомился с Ершовым. Автор "Конька-горбунка" передал ему рукопись со стихотворными "куплетами", озаглавленную "Черепослов", и сказал: "Пусть ими воспользуется Козьма Прутков, потому что сам я уже ничего не пишу".

В 1860 году в журнале "Современник" была напечатана "оперетта" "Черепослов, сиречь Френолог", содержавшая насмешку над теориями австрийского врача Франца-Иосифа Галля (1758-1828). Галль был основателем френологии - "науки" о зависимости умственных способностей человека от формы его черепа. Слово "френология", возникшее на основе греческих "френос" (ум) и "логос" (учение) в России часто переводилось как "черепословие" - отсюда и название "оперетты". Согласно теории френологов, любому человеческому качеству, черте характера и т.п. соответствует определённое утолщение на черепе, или "шишка". По расположению и величине шишек на черепе френологи мгновенно определяли качества и способности человека.

Содержание пьесы довольно просто. В Петербурге живёт старый френолог профессор Шишкенгольм. К его дочери Лизе уже давно сватаются два жениха: отставной гусар Касимов и статский советник Вихорин - оба уже не первой молодости и совершенно лысые. Но Шишкенгольм, ощупав черепа женихов, отказывает обоим претендентам, заявив, что на их головах нет "шишек любви" и потому они не могут любить его дочь.

Отставной гусар просит служившего у Шишкенгольма фельдшера Иванова выручить его. Фельдшер несколько раз бъёт мученика по голове молотком, выбирая места для ударов в соответствии с учением френологов. На голове гусара появляются сначала шишка славы, шишка памяти, а потом и другие шишки, показывающие его ум, силу духа, чувствительность, любовь, терпение, способности к "познаниям и учению", музыке, живописи. Другой жених находит более простой выход из положения - надевает на свой лысый череп парик с накладными шишками.

Но Шишкенгольма нелегко провести. Он быстро распознаёт подлог. "Не хочу таких шишек!" - кричит разгневанный профессор.

Женихи окончательно изгоняются. В этот момент в квартире Шишкенгольма неожиданно появляется "известный гидропат Иеронимус-Амалия фон Курцгалоп". Френолог и гидропат в восторге друг от друга. Череп гидропата оказывается в полном порядке, и Шишкенгольм с радостью вручает Курцгалопу свою дочь.

Автором "Черепослова" издатели объявили Петра Федотыча Пруткова - отца Козьмы. Действительно, высмеивание френологии, злободневное в первые десятилетия XIX века, в 1860 году воспринималось уже как анахронизм.

Но "Черепослов" был направлен не только против френологии. Это - остроумная и весёлая пародия на бессодержательные слащавые пьесы с обязательным "слащавым концом", которых было так много в репертуаре русских театров. "Поклонники искусства для искусства! - писал Н.А. Добролюбов в редакционном предисловии. - Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность ещё не умерла". В этом смысле "оперетта" не потеряла своего значения и позднее. В 1900-1910-х годах она неоднократно ставилась в петербургских театрах.

Уже у Владимира Жемчужникова зародилось сомнение в том, что автором куплетов был Ершов, или, во всяком случае, только Ершов. Он обратил внимание на то, что в одном из писем Ершова к его другу Треборну упоминается о "куплетцах" для водевиля "Черепослов", написанного приятелем его "Ч-жовым".

Владимир Жемчужников не стал выяснять, кто скрывается под сокращённой фамилией "Ч-жов". Это сделал в 1945 году советский литературовед Б.Я. Бухштаб. "Мы можем считать установленным, - писал Бухштаб, - что в творческое наследие Козьмы Пруткова инкорпорированы стихи поэта-декабриста Николая Алексеевича Чижова, написанные за двадцать лет до создания "оперетты".

Трудно сказать, какая часть "оперетты" "Черепослов, сиречь Френолог" принадлежит перу Чижова. Жемчужников писал как о чужом лишь о "сцене" или "нескольких куплетах", "помещённых во вторую картину", назвав себя основным автором "оперетты". Однако письма Ершова из Тобольска позволяют предположить, что роль Чижова была значительнее, чем указывал Жемчужников и установил Бухштаб. В письме к Треборну от 5 марта 1837 года Ершов сообщал: "Приятель мой Чижов готовит водевильчик "Черепослов", где Галю пречудесная шишка будет поставлена. А куплетцы в нём - и в Питере послушать захочется". В тот же день Ершов извещал украинского писателя Е.Н. Гребенку: "Мы с Чижовым стряпаем водевиль "Черепослов", в котором Галь получает шишку пречудесную. Вот уже пришлю к тебе после первого представления".

Итак, из писем Ершова видно, что Чижов, может быть, при некотором соавторстве Ершова, написал не несколько "куплетцев", а целый водевиль. В марте 1837 года водевиль был уже почти готов и намечалась его постановка на сцене гимназического театра в Тобольске (возможно, он и был поставлен, но сведений об этом мы не имеем). Вероятно, весь этот водевиль и был передан Ершовым Жемчужникову. Странно было бы предположить, что, имея целый водевиль, Ершов передал для Козьмы Пруткова лишь "несколько куплетов". Жемчужников писал, что полученные им стихи имели заглавие "Черепослов" - это тоже показывает, что Ершов отдал ему не отрывок, а законченную пьесу, написанную в Сибири декабристом Н.А. Чижовым.

Жизнь Чижова, отягчённая солдатчиной, тяжёлыми нравственными переживаниями, при всём том сложилась удачнее многих других: к нему благосклонно относился командир Сибирского корпуса, он же генерал-губернатор Западной Сибири Пётр Дмитриевич Горчаков. Человек сложный и своевольный, он принял участие в судьбе декабриста, ставшего любимцем всего полка. Летом 1837 г. Тобольск посетил наследник престола будущий император Александр II, совершавший большое путешествие по России. "Для Сибири наступила важная эпоха: пронёсся слух, что наследник русского престола предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа. Какие сладкие надежды возлагал каждый сосланный на этого царственного отрока! Многие чаяли облегчения в своих нуждах, в своих стаданиях, лишениях. Многие надеялись получить прощение и увидеть свою родину", - писал находившийся на поселении в Кургане декабрист Н.И. Лорер.

Наследник следуя через Тюмень, доехал 3 июня до Тобольска и после однодневного пребывания в этом городе отправился в обратный путь, но уже через Курган. Сына царя встречали в Сибири, как и везде, очень пышно и шумно.

Никаких особых "милостей" для ждавших улучшения своей судьбы не последовало, кроме некоторого облегчения участи отдельных лиц. Среди них оказался и Чижов. Позже Тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал об одном эпизоде, связанном с торжественной встречей наследника: "По окончании представления его высочество произвёл смотр линейному батальону. Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:

Солнце новое встаёт
Над Сибирью хладной
И на тёмный Север льёт
Жизни луч отрадный.

Есть мнение, что Чижов написал стихи на встречу сына Николая I по предложению Горчакова, который после этого обратился к наследнику с ходатайством за него. И в результате цесаревич писал своему отцу - императору: "Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение. Об этом вошёл с представлением к гр. Чернышёву (военному министру. - Н.К.). Помянутый Чижов, за принадлежание к тайному обществу и знание цели его, лишён лейтенантского чина и дворянства 10 июля 1826 г. и сослан в Сибирь на поселение, но по высочайшему повелению, объявленному графом Бенкендорфом 24 июня 1833 г., определён на службу рядовым в 1-ый линейный батальон". Ходатайство наследника престола царь удовлетворил. 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры.

В 1839 г. Главное военное и гражданское правления Западной Сибири были переведены из Тобольска в Омск. Князь П.Д. Горчаков, переехав туда, взял с собой и Чижова, который 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика и опять-таки, видимо, благодаря Горчакову занял довольно видное служебное положение. "Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе", - сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса.

12 июня 1842 г. Н.А. Чижов получает четырёхмесячный отпуск и уезжает на родину в село Покровское Чернского уезда Тульской губернии. В Сибирь он больше не вернулся, а 26 февраля 1843 г. по болезни был уволен в отставку. Приняв предложение жены своего сибирского покровителя Натальи Дмитриевны Горчаковой, стать управляющим её имениями, Чижов обосновался в селе Троицком Орловского уезда (ныне оно находится в Свердловском районе).

В этом сравнительно небольшом селе, расположенном у реки Рыбница в 37 верстах от губернского центра, и прошли последние годы жизни поэта-декабриста. Об орловском периоде его творчества пока мало что известно. За отставным прапорщиком Чижовым был установлен секретный надзор полиции, въезд в Москву и Петербург ему запрещался, посещение других мест допускалось каждый раз с особого разрешения.

В апреле 1848 года уездный исправник сообщил орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов "по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер".

Ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви с прилегающим к нему погостом до нашего времени не сохранилось. Старожилы села уже с трудом припоминают, что на его возвышенной части прежде находились три больших дома, другие усадебные постройки, окруженные липовым парком и фруктовым садом...

Тогда ещё не было интернета, который обещает, что на его сайтах найдётся все. Известные всем любителям истории книги о декабристах академика М.В. Нечкиной и ее блестящего ученика Н.Я. Эйдельмана только-только стали печататься в научных журналах в виде отдельных статей. А до появления «биографического справочника «Декабристы», в которых сообщаются точные данные о каждом из причастных к восстанию на Сенатской площади, было ещё почти 40 лет. Правда, был «Алфавит декабристов», но, выпушенный в 1927 году, он и тогда уже стал библиографической редкостью. Поэтому о личностях героев 14 декабря, поневоле ставших нашими земляками, тогда было известно очень мало. Иногда, кроме фамилий и основных дат жизни из того же «Алфавита», почти ничего. Часто и сейчас эти же данные и кочуют из одной статьи в другую.

Михаил Иванович вёл переписку с музеями и архивами Омска, Тобольска, Томска, Тюмени и постепенно выяснил, что в нашем городе отбывали наказание или бывали не четыре, а семь декабристов: прапорщики Л. И. Вронский, И. С. Высоцкий, Н. П.Кожевников, С. М. Палицын, подпоручики М. Д. Лаппа и В. О. Сизиневский и лейтенант флота Н. А. Чижов.

Правда, некоторые из них пребывали у нас совсем недолго — кто проездом, а кто по делам службы. У каждого из них не раз менялись места ссылки или службы. Никто из них не был сразу отправлен в наш город и, кроме одного, не находился в нём до конца дней своих, поэтому на «петропавловских декабристов» могут претендовать и другие города Сибири, Казахстана и России.

Несколько лет назад судьба впервые забросила меня в Тулу. Родственник, выкапывая на дачных грядках осколки фарфора и глиняных черепков, ворчал: «Кухня, что ли, тут у декабриста была?!». В ответ на моё удивление рассказал, что лес вокруг дачного поселка — заросший парк, посаженный в 40-50 годы 19 века семьей декабриста Нарышкина. «Вон горка сохранилась! Наверно, какой-то амур на ней стоял!»

Мне показали в том же лесу небольшой обелиск с изображением факела и с надписью: «Здесь стоял дом — декабриста М.М. Нарышкина».

Князь Михаил Михайлович — лицо очень известное, один из руководителей восстания и… «сосед» петропавловцев: после восьмилетней каторги он был отправлен на поселение в Курган, а еще через 5 лет, «по милости» наследника Александра Николаевича, путешествовавшего по Сибири, отправлен солдатом на Кавказ. Про Михаила Михайловича, князя, родственника царей, разжалованного полковника, и его жену Елизавету Петровну столько написано! Она была в числе 11 жен, совершивших «подвиг любви бескорыстной», отправившись к нему в Сибирь, затем на Кавказ. Когда бывший полковник в 48 лет снова дослужился до первого офицерского чина, он был «уволен от службы». Жена заранее купила имение Высокое в 7 км от Тулы. Выйдя в отставку, Нарышкин стал жить в нём, сажать леса, выращивать пшеницу и картошку и, как прежде в Сибири, помогать друзьям. К не имевшему права ездить даже в Тулу «Большому Мишелю» приезжали в гости почти все его «братья по 14 декабря», получившие такое право.

— А вы ничего не слышали, бывал в Высоком декабрист Чижов? – спросила я у родственника.

— Я читал, Чижов тоже тульский, из Черни. Там у его матери было имение. Едва ли он здесь бывал. Им ведь разрешали отъезжать от места ссылки только на 30 км, и то по разрешению властей, — подтверждает собеседник и добавляет: — Недавно по телевидению говорили, что наш краевед Майоров книгу о Чижове написал.

Тогда бегом в библиотеку!

В отделе «Краеведение» выдали небольшую стопку брошюр с одинаковым названием «Декабристы – туляки». Самая первая была выпущена к 100-летию восстания – в 1926 году. В каждой – по полстранички о Н.А.Чижове, но и там те же короткие сведения, что и в статьях петропавловских краеведов: основные даты жизни, суть «преступления» и где отбывал наказание. О Чижове еще: «жил в имении матери Покровское в Тульской губ. Писал стихи».

Михаил Майоров, ученый секретарь общества тульских краеведов, и его мать Татьяна Викторовна, профессор Тульского педуниверситета, — авторы нескольких книг по топонимике и генеалогии. Их исследования подтверждают мысль, что все дворяне – родственники. Среди декабристов было немало родных братьев, кузенов и более дальней родни. Изучив родственные связи тульских знаменитостей, Майоровы установили: Н. Чижов и М.Лермонтов были родней по линии Арсеньевых. Это первое открытие.

Но главное в другом. Во всех статьях о декабристе говорится, что он писал стихи, однако до декабрьских событий 1825 г. были только три его публикации: зарисовка «Воспоминание о Черном море. Одесский сад», несколько лирических стихов и очерк о полярном путешествии фрегата «О Новой Земле». Стихи остались не замеченными критикой и братьями по перу, но очерк о северных морях и ныне ценится географами.

Заслуга М. Майорова, составителя книги «Николай Чижов. Сочинения и материалы», в том, что он нашел эти затерянные в старинных журналах публикации, а в архивах — рукописи поэта и десятки обращений его матери к властям с просьбами простить ее несчастного сына и смягчить наказание. В Бархатной книге «Дворянское сословие Тульской губернии» записаны Чижовы — четыре брата декабриста. Сам он был лишен «прав состояния», поэтому даже мать в прошениях называет его просто Чижов, без титула.

Теперь ясно, что скрывается за двумя словами «писал стихи» в справочнике «Декабристы»: поэтическое творчество до восстания и на протяжении 20 лет жизни в сибирских городках было любимым занятием Н.А. Чижова. Стихов и очерков набралось на целую книгу в 200 страниц.

По морям, по волнам

М. Майоров назвал своего героя «призрачным декабристом», о котором, казалось бы, все известно и все загадка. Но нет таких тайн, которые не раскрыли бы краеведы.

Пройдемся по пунктам давно известного «опросного листа», заполненного Н.Чижовым собственноручно во время следствия по делу «тайных обществ». Из него и черпают обычно сведения о декабристе.

Николая Чижова можно считать потомственным моряком. Его отец — военный советник Черноморского флота Алексей Петрович Чижов в отставке жил в своем тульском имении Покровское близ городка Чернь. Но душа его болела за Черноморский флот, тогда находившийся в упадке по сравнению с Балтийским. Имение Чижовых было совсем небольшим – 550 крепостных да маленький конный завод. Вот и окончили четверо их сыновей военные училища. Учились «на казенном коште», по-нынешнему – на бюджете.

— Вон там, около Музея оружия, было Александровское военное училище, — махнул рукой в сторону великолепного здания в виде богатырского шлема мой экскурсовод-дачник. – Там учились братья Чижова и отец Лермонтова».

Память о декабристах в Туле на каждом шагу! Губерния воспитала 11 бунтарей, да еще некоторых жили здесь после «помилования».

«По малолетству я был отдан в Черноморское штурманское училище в г. Николаеве», написал Николай Чижов. Заметим, не «записан», как большинство дворянских недорослей, гонявших голубей дома, пока сами числились на службе и получали чины, а «отдан». Десятилетнего мальчика в 1813 году родители отвезли в город Николаев и поместили в пансион при Училище штурманов. Он стал гардемарином. Жил на пансионе у своего педагога и изучал сложнейшие точные науки, «полезные морскому делу». Гардемарины-черноморцы напряженно учились и служили на кораблях, а не гонялись со шпагами за мифическими шпионами, как в известных фильмах Светланы Дружининой. Зимой — классы. В одном из них даже стоял разобранный на части корабль – наглядное пособие. В другом – огромный глобус с нанесенными на него морями, океанами и материками. По нему и штурманским картам прокладывались маршруты будущих плаваний. Бронзовая копия огромного шара и сейчас стоит во дворе Николаевского морского училища. Летом будущие морские волки плавали вдоль побережья Черного моря – от Николаева до Очакова и Одессы и обратно. Набирались опыта.

В училище существовали две дисциплинарные книги. В «черную» записывали проступки гардемаринов. Попав в нее, можно было выйти из училища только нижним чином. В «Золотой книге» — имена лучших гардемаринов. Николай Чижов — среди них: 9 февраля 1818 года он получил первый морской офицерский чин мичмана и при выпуске переведен в Петербург во 2 флотский экипаж. Сначала «служил при береге», в Кронштадте – тогда главной военно-морской базе Балтийского флота.

До 1820 года на фрегате «Елена» 17-летний помощник штурмана ходил в Архангельск и обратно. Там, видимо, он и познакомился, с молодым, но уже знаменитым мореходом Федором Литке (1795-1882) и подружился с его братом Александром, с которым через пять лет плечом к плечу выйдет на Сенатскую площадь, Но Александра оправдают. Федор недавно вернулся из кругосветного плавания на Камчатку и готовился к экспедиции к Новой Земле. К Северу тогда было такое же пристальное внимание, как сейчас, только морской путь был еще почти не изучен.

Легко представить себе, как радовался Чижов, получив в 1821 году назначение в команду фрегата «Новая Земля», на котором и отправилась полярная экспедиция Ф.Литве в северные моря. Среди моряков было немало романтиков, мечтавших о кругосветках, об открытиях новых островов. Чижов — среди них. Моряки под командованием Ф.Литке в четырех экспедициях провели первые топографические исследования западных берегов пустынной Новой Земли, нанесли на карту их очертания, исследовали глубины фарватера и опасные отмели. Они вели метеорологические наблюдения, изучали флору и фауну Белого моря. Ф. Литке отметил, что Николай Чижов работал так вдохновенно, что на карте Кольского полуострова появился мыс его имени.

После похода, в 1823 году, в журнале «Сын Отечества» Н.А. Чижов опубликовал очерк «О Новой Земле». Это был художественный и вместе с тем научный отчет об арктической экспедиции и размышления о будущем Севера и Сибири. Знать бы Николаю Алексеевичу, какую роль сыграет край земли в его жизни совсем скоро!

Любопытно, что Ф.П.Литке через три года выпустил свой труд о четырех своих северных экспедициях, но рассказ о первой из них был тот самый – написанный рукою Н.А.Чижова: в строгом научном отчете чувствуется его романтический стиль. Специалисты считают: составленное мичманом Чижовым описание Новой Земли, было замечено в научной среде и сейчас остаётся ценным памятником физико-географической публицистики.

Николай Алексеевич Чижов после экспедиции продолжал служить в Кронштадте. 21 апреля 1824 года он получил чин лейтенанта.

14 декабря 1825 года

«Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе», сказал поэт. Выступление на Сенатской площади тоже называли по-разному: смутой, мятежом, бунтом, первой русской революцией. Его участников тоже оценивали по-разному.

Первый этап полупризрачной биографии Николая Чижова – появление его в казармах Второго гвардейского экипажа, а затем и на Сенатской площади. Об этом написано так мало, что некоторые биографы сомневаются, можно ли считать его декабристом. Яснее других сказал об этом в «Алфавите тайных злоумышленных обществ» секретарь следственной комиссии Боровков. «Чижов Николай Алексеев. Лейтенант 2-го флотского экипажа. Принят в Северное общество за месяц до возмущения. Знал цель – ограничение самодержавия. 14 декабря был в Гвардейском экипаже и первый сообщил там о возмущении Московского полка и о прибытии нескольких рот оного на Петровскую площадь с экипажем и сам туда отправился. По приговору Верховного уголовного суда осужден к ссылке в Сибирь на поселение бессрочно. Высочайшим же указом 22 августа повелено оставить на поселении 20 лет».

Сейчас, в эпоху постоянного переписывания нашей «непредсказуемой истории», чего только не наговорили о декабристах! Но не о том, ради чего они, рискуя жизнью, вышли на площадь. Когда за месяц до «возмущения» один из братьев Бестужевых предложил Николаю Чижову вступить в тайное общество, он, не раздумывая, ответил: «Если это для блага народа – я согласен»! И два офицера флота Михаил Бестужев и Николай Чижов 14 декабря 1825 года повели на Сенатскую площадь свои экипажи — более 1100 моряков, построили их в каре «К атаке!»…Но «мятеж не может кончиться удачей…»

Арестованный, Николай Алексеевич Чижов на вопрос членов «высочайше учрежденного тайного комитета» по расследованию событий 14 декабря «Что побудило вас вступить в тайное общество?» дал достойный ответ: «Вступил я с единственной целью: во благо моих соотечественников, именем сего священного чувства и был я в оное приглашен». Видимо ответ так разозлил Николая I, что он написал коменданту Петропавловской крепости Сукину: «Присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту». Можно гадать, почему именно Чижову была оказана такая честь. За смелые ли и честные ответы или за то, что он был поэт и уже тем опасен.

О декабристах-моряках написано немного. Казалось бы, и наказали их мягко: из 26 находившихся под следствием моряков только 19 были осуждены Верховным уголовным судом, а матросы — специально созданной следственной комиссией. Следствие затушевывало выступление гвардейских экипажей, чтобы по желанию Николая I замять этот конфуз — участие его личной гвардии в восстании. Моряков представляли обманутыми некими «злодеями». К тому же опытные морские офицеры на допросах указывали свежеиспеченному царю, в каком бедственном положении находился флот.

Дальнейшая судьба декабристов — моряков, в частности, и Н.А.Чижова, трагична. Пушкин, узнав о расправе над участниками восстания, среди которых были его друзья, сказал: «…повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна». «Ссылка в Сибирь навечно», пусть и замененная на 20 лет, действительно, была ужасна. Но и этого человеколюбивому императору было мало. Прежде, чем оправить приговоренных в места отдаленные, морским офицерам пришлось перенести унизительную процедуру гражданской казни. Государственные преступники были привезены на баркасах из Петропавловской крепости, выведены на палубу флагманского корабля «Князь Владимир» и поставлены в середине построенных в каре моряков. После прочтения приговора над головами офицеров были переломлены заранее подпиленные шпаги, сорваны эполеты и вместе со снятыми мундирами выброшены за борт. Затем «казненных» снова доставили в казематы Петропавловской крепости. У ее ворот уже стояли телеги, чтобы увезти их в Сибирь.

Интересно, что матросов наказали не так уж строго, как солдат: не тысяча рядовых, а только около 120 были определены в полки Кавказского корпуса, в том числе, около 70 человек отправлены на Кавказ для участия в боевых действиях русско-персидской войны в составе особого Сводного гвардейского полка. Кому-то нужно было служить на кораблях. Но «дело декабристов не пропало»: сразу после восстания началось реформирование флота.

В местах отдалённых

11 августа 1826 года Н. А.Чижов был доставлен фельдъегерем Ефимовым в Омск, затем – в Иркутск, где узнал, что местом ссылки ему назначен Олёкминск.

Едва ли кто-то из наших читателей знает, что такое Олёкма, или Олёкминск. Это то самое «место отдалённое», куда Макар телят не гонял, – крошечный городок на юге, но на юге Якутии. Даже сейчас в нем около 10 тыс. жителей, а в первой половине Х1Х века было около 200 человек, в основном, ссыльных. «По соседству» — всего в 650 км! — жил в ссылке М.И. Муравьев-Апостол (1793- 1886), родной брат повешенного Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1795-1626). Будущий обыватель Бухтарминска, Матвей Иванович описал, какими были якутские городки, куда отправляли навечно «друзей 14 декабря». В его Вилюйске — четыре кирпичных дома. Там обитали те, кто следил за ссыльными и сообщал об их поведении высокому начальству в Петербург. А вокруг – 40-50 якутских юрт. Они совсем не похожи на казахские. Это сложенные из бревен крошечные халупки с печкой-камином в центре и с окошком из ледяной пластины. Однажды Матвей Иванович вернулся с прогулки, а у его печки сидят якуты-охотники. Погрелись, молча встали и ушли.

Но и там, на краю света, «в пропастях земных», живя в таких же юртах, Николай Алексеевич Чижов и его «брат по несчастью, по судьбе» А.Н. Андреев (1803 или 1804-1831) создали небольшой кружок, в который вошли олёкминские интеллигенты: доктор Орлеанский, купцы Подъяков и Дудников, исправник Федоров. Они устраивали чтение книг и журналов, общественные гуляния, выписывали прогрессивные журналы. «Желая принести пользу населению Олёкминска», А. Н. Андреев и Н. А. Чижовым на собственные средства построили первую в городе мельницу, учили местных жителей сажать диковинную тогда картошку. Большим праздником были ярмарки, на которые русские купцы привозили свои товары и меняли их на меха, оленину и рыбу.

Когда сейчас кто-то ноет, как невыносима жизнь, пусть вспомнит этих 20-летних юношей – «сотню прапорщиков, решивших изменить Россию», оказавшихся в «дикой Сибири» среди «диких» народов. Кстати, сами они так никогда не называли местных жителей и с достоинством несли свой крест – наказание «за умысел», т.е. за крамольные мысли.

Н.А. Чижов и там не оставлял литературные занятия. Он изучал якутский фольклор, составил первый русско-якутский словарь, перевел несколько народных сказаний. В Республике Саха его считают первым якутским ученым-этнографом.

Можно представить, какое впечатление на низкорослых смуглых якутов производил Чижов – высокий, около 190 см ростом, блондин с голубыми глазами и большим прямым носом! Редкие отзывы о Николае Алексеевиче, сохравшиеся в мемуарах и письмах его товарищей по несчастью, говорят, что он был веселый, общительный, терпеливый и совсем не склонный к какими-то «буйствам». А как же восстание 1825 года? Нынешние историки часто пишут, что тогда моряки вообще замешались не в свое дело.

В Якутии судьба подарила Николаю Алексеевичу встречу с человеком, равным ему по уму и образованию. В 1828 правительство Норвегии отправило лейтенанта Дуэ в кругосветную научную экспедицию для исследования северных окраин Евразии. Дуэ поручалось спуститься по Лене к предполагаемому месту магнитного полюса Земли. Для Чижова, в прошлом моряка-профессионала, исследователя Севера, общение с исследователем была настоящей отдушиной. М. И. Муравьёв — Апостол называет имена вчерашних морских офицеров Чижова и Бестужева среди тех, кого полюбил Дуэ. Чижов тесно с ним общался, был у гостей в качестве переводчика и знатока местных обычаев и фольклора. В марте 1829 года Дуэ задание выполнил, и его экспедиция двинулась на Охотск для выхода к океану.

Через пять лет жизни в Олёкме Н.Чижов оказался в центре громкого скандала. Такого, что прискакал жандарм из самого Петербурга. В нарушение запрета на переписку и тем более на публикации, в журнале «Московский телеграф» появилось стихотворение Н. А. Чижова «Нуча». Ах, какой это был скандал – на всю Евразию! Как посмели отправить стихи?! Кто посмел?! Началась переписка генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского с Третьим отделением «Собственной его императорского величества канцелярии», допросы Чижова и других жителей Олёкминска. Никто в преступлении не сознался и подельников не выдал.

А ведь «Нуча» — всего-навсего безобидная поэтическая переработка якутской легенды. Нуча (что означает «русский») не приносит жертвы богам, а потому погибает во мраке ночи. Все местные жители, соблюдавшие правила общения с богами, уцелели. Какой тут политический намек усмотрели власть предержащие, неизвестно, но проверки обрушились на олёкминских чиновников изрядные. Местные и иркутские блюстители порядка получили нагоняй. У Чижова была изъята тетрадка со стихами. Спасибо бдительным стражам – тетрадка сохранилась в архивах и стихи дошли до нас.

Происшествие имело важные для ссыльного последствия. Еще по прибытии в Олёкминск, убитый впечатлениями от увиденных «пропастей земли», Чижов стал писать прошения о переводе хотя бы в Якутск. Из Тульского имения в разные ведомства шли письма и его матери Прасковьи Матвеевны, (отец умер в 1822 году), а также дяди, профессора математики Петербургского университета, в квартире которого Николай был арестован.

После шумного происшествия с тетрадкой Николая Алексеевича «помиловали» во второй раз: высочайше разрешили «перевести, но не в Якутск». Наверное, моряк был очень опасен для столицы Якутии! А ведь в то время ее буквально наводнили другими ссыльными — из духовного звания, уволенными из различных епархий за самые разнообразные проступки: дурное поведение, пьянство, грубость, развратную жизнь, дерзость родителям и другие грехи. Неизвестно, представителями каких конфессий были эти ссыльные. Начальство сделало попытку исправить грешников трудом, но ничего из этого не получилось. Современник пишет, что ссыльные этой категории «буквально терроризировали горожан: ходили по домам, вымогали, попрошайничали и дебоширили в пьяном виде, распевали по кабакам «целые обедни» и этим зарабатывали от пьяной компании».

На винокуренном заводе

Видимо, в отместку за скандал со стихами, по указанию А.С. Лавинского, Чижова перевели в Иркутскую губернию, на Александровский винокуренный завод. Это страшное место – будущий Александровский централ — уже знали некоторые из декабристов. В 1826 г. там побывали А. Муравьев, В. Давыдов, братья Борисовы, которые пробыли здесь всего около пяти недель, с августа по 6 октября. Благородных преступников не использовали на тяжелых работах. Только отправляли в лес на заготовку дров. Уголовники жалели «несчастных» и выполняли за них норму. В то же самое время другие ссыльные на заводе «…целые дни стояли голыми в удушливом жару около печей или в затворщиках у квашни, когда намоченные руки зябнут едким невыносимым ознобом, а вся полусгнившая одежда покрывается инеем – куржавеет. Человек становится похожим на белую пушистую птицу. От холода и сырости каторжники испытывают постоянную дрожь во всем теле и многие погибают на месте. Иных достают из бадей с закваской мертвыми… Бывали времена, когда придумывали для рабочих хлеб из барды». Специфика производства водки – гибель работников от алкоголизма. Никто не печалился о погибших. Каторжан и ссыльных в Сибири всегда хватало: умирали одни — тут же пригоняли других. В таких условиях более полугода — с 25 января по 16 сентября 1833 года — трудился на Александровском винокуренном заводе и Николай Алексеевич.

Возможно, ухудшение здоровья, на которое ссылалась в прошениях его мать, не было лишь предлогом для попыток освободить сына из якутской неволи. Это могло быть правдой, и Чижова перевели с винокуренного завода в деревню Моты. О жизни декабриста в этом забытом богом уголке ничего неизвестно.
Село существует и сейчас. Оно находится всего в 50 км от Иркутска, но до него можно добраться только зимой — по льду замерзшей реки Иркут. Красивое место привлекает туристов. Они сравнивают красные скалы на берегу реки со всемирно известным каньоном в США — «Гранд Каньоном».
В селе и в советское время никогда не было более 500 человек. А уж времена Чижова и вовсе. Какими были тогда селения, куда ссылали декабристов можно судить по описаниям другого медвежьего угла – села с «поэтическим» названием Мертвый Култук. По воспоминаниям декабриста Николая Ивановича Лорера, отбывавшего в этом невеселом месте ссылку, в 1833 году Мертвый Култук представлял собой «…с десяток шалашей, служащих жилищем тунгусам, самоедам и поселенцам». Изба в селении была одна единственная – остальное юрты. Едва ли село Моты сильно отличалось от Мертвого Култука. Правда, в нем и сейчас стоят три дома 300-летней давности. Возможно, в одном из них жил декабрист Чижов или кто-нибудь его товарищей по несчастью.

До сих пор в этих местах бытуют легенды о разбойничьих кладах в тайге, злых духах. Уже в советское время даже удавалось что-то найти из тех «схронов», а над красноватой скалой Шаманкой видели НЛО.

Солдатская лямка

Разбойников, беглых каторжан и других опасных и людей в Сибири всегда было немало. С того же Александровского винокуренного завода часто бежали каторжные рабочие. Для надзора за ними в начале XIX в. при заводе состояло всего 30 казаков. Обязанности у них была уйма: наблюдать за всем внешним и внутренним порядком в заводе, охранять винницы, винные подвалы, хлебные и материальные магазины, стоять у денежной казны. А еще ходить за рабочими в лес, наблюдать, как идет заготовка дров, и нести все караулы по заводу. Разумеется, что таким числом казаков нельзя было поддерживать порядок. Рабочие беспрестанно разбегались с завода, унося с собой казенные вещи, крали вино, разбойничали на дорогах.

Говоря о Сибирских линиях, обычно имеют в виду казаков. Но кроме казачьих воинских соединений, существовали линейные батальоны. Это была особая категория войск, предназначенная для прикрытия рубежей империи в труднодоступных местах. Вот эти солдаты, кроме того, конвоировали и охраняли каторжан и ссыльных, охраняли остроги и заводы, где трудились каторжане. Служба в этих войсках была очень трудна и непрестижна. Людей в линейных батальонах обычно не хватало — их пополняли бывшими солдатами и офицерами, у которых окончен срок ссылки. Хотя Чижов прожил в Сибири только 7 лет из положенных 20, с сентября 1833 года ему опять «смягчили» наказание — отдали в солдаты, а это шанс выслужиться в офицеры и уйти в отставку. Он был определён рядовым в 14-ю батарею 4-й бригады 29-го пехотного дивизиона Сибирского линейного батальона в Иркутске. Линейные части постоянно реформировались, переводились с одного места в другое. Так, в ноябре 1833 года декабрист Чижов оказался в 1-й артиллерийском батальон в Тобольске.

Тобольск и далее везде

Тобольские краеведы гордятся, что в их городе в первой половине 19 века оказалось самое большое количество декабристов (хотя чем уж тут гордиться?). Из 40 «государственных преступников», поселенных до и после каторги в губернии, пятнадцать проживали именно в Тобольске.

Николай Алексеевич Чижов прибыл в город одним из первых. Он по-прежнему был солдатом, всегда очень одиноким, чем можно объяснить отсутствие его имени в письмах и мемуарах декабристов. Его имя изредка встречается в переписке Фонвизиных, замечательных людей, тепло относившихся ко всем товарищам по несчастью.

В Тобольске Н.А.Чижов сначала познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в восстании 1830-1831 гг. Его ближайшим другом стал военный капельмейстер, воспитанник Пражской консерватории Констанций Валицкий. Не очень давно краеведы нашли его воспоминания на польском языке и перевели их. Вот что писал музыкант: «Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который… был помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь». Особенно тесная дружба связала этих двух друзей с вернувшимся в Тобольск в 1836 г. после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым (1815-1869). Он тоже считается нашим «земляком», т.к. в детстве жил в Петропавловске.

Молодой преподаватель гимназии, автор уже знаменитой сказки «Конёк-горбунок», стал другом и опекуном Н.А.Чижова и К. Валицкого. Они вместе сочиняли «пиески» и ставили музыкальные спектакли в театре Тобольской гимназии, созданном П.П.Ершовым. Пьесы и «куплетцы» писали Ершов и Чижов, а музыку – Валицкий. В 1836 г. юнкер «Чернявский и Чижов, — вспоминал Валицкий, — написали пьесу…вроде оперетки, под названием «Удачный выстрел, или Гусар – учитель». Был другой спектакль – «Якутские божки», поставленный друзьями явно под впечатлением рассказов Чижова о его жизни в Олекминске. К сожалению, тесты «опереток» не сохранились.

Так, благодаря Ершову, и на военной службе Чижов смог заниматься литературным трудом. Его произведения печатались в «Литературном прибавлении к «Русскому инвалиду», в альманахе «Утренняя заря» и других столичных изданиях. 12 февраля 1837 г. Павел Петрович писал приятелю в Петербург: «Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша, «Воздушную деву» и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!». В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три тогда ещё не публиковались.

Это были стихи «в народном духе», которые могли бы стать словами народной песни. Такие создавали многие современники Чижова. «Русские песни» писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.

Судя по письмам Ершова, именно он и Чижов придумали «остроумца» Козьму Пруткова, воскресшего в журналах «Современник», «Искра» в 50-60-е годы XIX века. Была еще стихотворная музыкальная постановка «Черепослов, сиречь Френолог», высмеивающая тогдашнее увлечение френологией, одной из первых псевдонаук о связи психики человека и формы его черепа.

П.П.Ершов писал приятелю в Петербург: «Мы с Чижовым стряпаем водевиль Черепослов, в котором Галль (основатель френологии. – А.К.) получит шишку пречудесную. Куплетцы - загляденье! Вот ужо пришлю их к тебе после первого представления».

Автором «Черепослова» издатели объявили Петра Федотыча Пруткова — отца Козьмы. Это была веселая остроумная пародия не столько на френологов, сколько на бессодержательные пьесы с обязательным «слащавым концом», которых в репертуаре русских театров было немало.

«Все дворяне – родственники». Или сослуживцы. Николай Чижов 14 декабря 1825 отправился на квартиру к дяде Дмитрию Семеновичу не только потому, что в его положении некуда было больше идти. Дело было ещё и в том, что профессор математики, а позже проректор Петербургского университета Дмитрий Семёнович Чижов отличался мягким характером, отзывчивостью и состраданием к чужой беде.

Об этих качествах характера до конца дней помнил знаменитый химик Д. И. Менделеев. Дядя декабриста Д. С. Чижов в 1850 году помог ему поступить в Главный Педагогический институт, несмотря на то, что тот год считался неприёмным. Сыграла роль дружба дяди Чижова с Иваном Павловичем Менделеевым – отцом будущего учёного, с которым племянник профессора встретился в ссылке. Позже в Тобольске семья Менделеевых породнилась с декабристами. Старшая дочь Менделеевых Ольга Ивановна была замужем за декабристом Н.В. Басаргиным, а сын Павел женат на дочери декабриста А.Е.Мозгалевского – Полине. Декабристы научили Дмитрия играть в шахматы, фотографировать, клеить и мастерить футляры, коробки, чемоданы. А уж его сын Владимир стал настолько известным в России фотографом, что в 1891 г. сопровождал будущего царя Николая II во время его зарубежного путешествия и сделал о нем прекрасный фотоальбом.

Добавим: на дочери Д.И. Менделеева, «прекрасной незнакомке», был женат поэт А.Блок, чей прадед, Г.С.Карелин, в свое время обследовал природу почти всего Казахстана.

Большой переполох и его последствия

«Летом 1837 г. пронёсся слух, что наследник русского престола, будущий Александр II предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа, — писал в мемуарах декабрист Н.И. Лорер. — Сына царя встречали очень пышно, шумно». Высокому гостю демонстрировали, как водится и до сих пор, «достижения» губернии. Позже тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал: «… его высочество произвёл смотр линейному батальону (там и служил рядовой Чижов. — А.К.). Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:

Солнце новое встаёт

Над Сибирью хладной

И на тёмный Север льёт

Жизни луч отрадный».

Сопровождал наследника и его свиту новый губернатор Западной Сибири, он же командир Сибирского корпуса, П. Д. Горчаков. Знакомясь с городом год назад, он не мог не обратить внимания на «культурные достопримечательности» и гордость Тобольска – театр Ершова и военный оркестр под управлением Констанция Валицкого. Чижов очень понравился новому начальнику – образованный, умный, спокойный. Возможно, губернатора и солдата связывали узы землячества. В Тульской губернии находились имения не только матери Чижова, но и жены Горчакова. Но даже генерал-губернатор не мог просто так, по своей воле, освободить ссыльного солдата-декабриста. Воспользовались высоким визитом.

«Страждущий народ» подавал прошения сопровождавшему цесаревича В.А. Жуковскому. Явно под влиянием поэта «жизни луч отрадный», цесаревич, написал своему отцу – императору Николаю I: «Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение».

Ходатайство наследника престола царь удовлетворил: 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры. Жившим в Кургане ссыльным повезло меньше: их тогда тоже «помиловали» — отправили на Кавказ рядовыми. Впрочем, наши степи были не мене опасными.

Есть «призрачная информация», что следующие два года декабрист провел в Петропавловске, в крепости святого Петра, а откуда часто отправлялись экспедиции в степь.

Друг Н.А. Чижова М. А. Фонвизин в конце 1839 написал И. И. Пущину: «Чижов наш представлен в офицеры за экспедицию в степи». Обычно такие «командировки» связывают с восстанием Кенесары Касымова, но его отряды тогда носились в основном близ Акмолы и на юге. В «киргиз-кайсаксой степи» было немало и других происшествий, вроде межродовых стычек, нападений на караваны, идущие к северу из Ташкента или Бухары, и просто разбойных нападений на аулы, пленение людей и угон скота из аулов и казачьих селений. По распоряжению П.Д. Горчакова, для охраны караванов и отражения нападений на селения в крепостях формировались отряды по 50 казаков или солдат. Они и отправлялись в степь. В таких экспедициях, наверное, и принимал участие и отличился унтер-офицер Чижов.

Когда столицей Западной Сибири стал Омск, князь Горчаков, переехав туда, и взял с собой Чижова. Там он 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика. «Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе», — сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса. По делам службы тогда он тоже мог бывать в Петропавловске.

Помилование

Прапорщик Чижов недолго «правил дела при штабе». Николай Алексеевич 12 июня 1842 г. получил четырёхмесячный отпуск и уехал на родину. В Сибирь Николай Алексеевич больше не вернулся: 26 февраля 1843 г. по болезни он был уволен в отставку. Ему разрешили жить в родном имении — в селе Покровском Чернского уезда Тульской губернии «с сохранением секретного надзора». Там он через 17 лет впервые после разлуки встретился с братьями и увидел племянников.

Вероятно, декабристу удалось вырваться из Сибири все-таки благодаря покровительству князя Н.Д. Горчакова. Он стал управляющим орловских и тульских имений его жены Натальи Дмитриевны. Но даже дотошным краеведам не удалось установить, где были все ее имения.

А вот другой «милостыней», которую протянул «причастным к происшествию 14 декабря» в день коронации Александр II в 1865 году, «даруя дозволение жить, где пожелает, в пределах империи, не исключая столицы», Чижову воспользоваться не пришлось. За семь лет до «всемилостивейшего повеленья» его уже не было в живых.

Многие краеведы пишут, где и от чего скончался Н.А.Чижов, неизвестно. Но в архивах г. Орла давно найдено сообщение уездного исправника орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов «по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля 1848 года месяца умер». Было почившему 45 лет.

Давным-давно, еще на Севере, поэт-декабрист написал грустное стихотворение «Гробница»:

«В долине безмолвной, под говор людской,

Порою чуть слышный с дороги большой,

Печальна, как память минувшего дней,

Виднеет гробница под склоном ветвей».

Почти так и вышло…

Но ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви, ни прилегающего к ней погоста до нашего времени не сохранилось. Старожилы с трудом припоминают, что «не в долине безмолвной», а на холме когда-то находились три больших дома и церковь Троицы, окруженные липовым парком и фруктовым садом… Там тоже, как на месте парка Нарышкиных у села Высокое, шумит лес.

Наследство

Это не все, что осталось потомкам от Николая Алексеевича Чижова. Его труды изучают специалисты – литературоведы, филологи. Географы и моряки, изучая историю географических открытий, читают очерк «О Новой Земле».

Выступление моряков – декабристов подтолкнуло Николая I сразу после расправы над ними приняться за изучение состояния флота. На допросах офицеры флота говорили о недостатке средств, отпускаемых на содержание флота, и злоупотреблениях и казнокрадстве и непрофессионализме чиновников Морского министерства. Писали, что флот стал ветхим, т.к. не модернизировался со времен Петра I.

Новый император и сам понимал значение флота для России. Он учел высказывания морских офицеров, участников восстания, о бедственном состоянии российского флота. Они и подтолкнули Николая I к решительным шагам.

Уже 31 декабря 1825 года он подписал рескрипт, отметив в нём: «Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав». В 1826 году был утвержден штат нового Российского флота.

«Дело декабристов не пропало».

Призрачный декабрист Николай Алексеевич Чижов остался в истории как писатель, учёный, сделавший для Родины столько, сколько ему было отведено судьбой.

Кто может, пусть сделает больше.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Николай Алексеевич Чижов (23 марта 1803, Санкт-Петербург - 12 апреля 1848, село Троицкое , Орловский уезд , Орловская губерния) - морской офицер, участник исследовательской экспедиции на Новую Землю . Член Северного общества . Во время событий 14 декабря 1825 года вместе с офицерами и матросами Гвардейского экипажа вышел на Сенатскую площадь . Был осуждён по VIII разряду . Автор физико-географического описания острова Новая Земля . Поэт.

Биография

Происхождение и образование

Братья - Пётр (23.04.1807 - 26.08.1889), Павел (2.09.1808 - ?), Дмитрий (28.10.1811 - ?), Михаил (р. 21.08.1812 - ?).

По семейной традиции сыновья посвящали жизнь военной службе - Павел служил прапорщиком Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. Пётр , Дмитрий и Михаил закончили Александровское дворянское военное училище в Туле .

Николай Чижов в 1813-1817 годах воспитывался в Николаеве «в благородном пансионе, который держал с 1813 по 1817 гг. учитель Черноморского штурманского училища господин Голубев». С 30 августа 1813 года был записан гардемарином во флот. Морскими дисциплинами занимался с преподавателем штурманского училища Дружининым. Участвовал в плаваниях по Чёрному морю на яхте «Твёрдая» и бриге «Алексей» из Николаева в Очаков и Одессу . 9 февраля 1818 году был произведён в мичманы и переведён в Балтийский флот.

Служба

В 1818-1820 годах служил «при береге » во 2-й флотском экипаже в Петербурге. В 1821 году направлен в Архангельск для участия исследовательской арктической экспедиции на бриге «Новая Земля» в под командоанием Ф. П. Литке . В апрельском выпуске петербургского журнала «Сын Отечества » за 1823 год в обзорной статье «О Новой Земле» Чижов обобщил результаты выполненных там топографических работ и собранные сведения о топонимике , климате и животном мире, близлежащих островах и состоянии ледяного покрова, истории открытия и перспективах хозяйственного освоении территории . Он писал о возможности развития промыслов на Севере:

«Дешевизна в городе Архангельске всех припасов для построения судов могла бы сделать таковую промышленность весьма выгодною, особливо по близости берегов Новой Земли и Шпицбергена, а поморы были бы лучшими матросами на китоловных судах. Если бы таковые промыслы производились под руководством людей просвещенных, то могли бы принести неисчислимые выгоды »

По возвращении из арктической экспедиции Н. А. Чижов продолжал службу во 2-м флотском экипаже. Участвовал в проводке в Кронштадт кораблей, построенных для Балтийского флота. 21 апреля 1824 года произведён в лейтенанты. В 1825 году в составе команды 36-пушечного фрегата «Елена», спущенного на воду на Соломбальской верфи , перешёл из Архангельска в Кронштадт.

Был в близких отношениях с братьями Бестужевыми. Позднее он так отметил влияние Н. А. Бестужева на формирование его собственного образа мыслей: «Приносил ему свои статьи, он исправлял их и подавал свои советы: таким образом, привыкнув уважать его как своего наставника, я нечувствительно заимствовал у него и образ мыслей » . С конца сентября 1825 года служил в Кронштадте и жил в квартире мичмана П. А. Бестужевым , адъютанта главного командира Кронштадтского порта, по предложению которого в ноябре 1825 года вступил в Северное общество - «единственно из любви к благу моих соотечественников». По словам мичмана Гвардейского экипажа А. П. Беляева декабристы считали Н. А. Чижова в случае восстания «могущим действовать в Кронштадте ».

Причастность к мятежу и наказание

Принятый члены Северного общества всего за месяц до восстания, Н. А. Чижов не участвовал в совещаниях заговорщиков, обсуждавших планы действий. Н. А. Бестужев предупредил его, что «гвардейские полки присягать не будут » и что нужно быть на Сенатской площади, «когда возмутившиеся сойдутся » . Н. А. Чижов, понимавший цель тайного общества в том, чтобы «ограничить самодержавие по примеру других европейских народов, облегчить участь низшего класса людей и доставить им средства пользоваться благами, доставляемыми просвещением », думал, что «общество могло надеяться, что народ и войска поймут собственные свои пользы и будут его подпорою и что все благомыслящие люди примут в сем деле участие, хотя бы к обществу и не принадлежали » . События, тем не менее, разворачивались вопреки планам руководителей заговора. Утром 14 декабря, встретив у назначенного места сбора И. И. Пущина и К. Ф. Рылеева , которые направлялись в казармы Измайловского полка, Чижов убедил их, что «никакая попытка поднять Измайловский полк не может быть удачна » , и направился в казармы Гвардейского экипажа. Первым сообщил гвардейцам о возмущении в Московском полку и о том, что, несколько рот его уже были Сенатской площади. Вместе с офицерами и матросами экипажа пришёл туда же и лейтенант флота Чижов. Покинул площадь, убедившись, что «сие предприятие не может иметь никакого успеха ».

В ссылке

В сентябре 1826 года был доставлен в Олёкминск Якутской области . 28 апреля 1829 года в оставшемся без реакции письме императору он просил о назначении в действующую армию на Кавказ, чтобы «смыть своею кровию заблуждения и поступки молодых лет ». В 1832 году на очередную просьбу о переводе из Олёкминска - теперь уже по состоянию здоровья в Якутск - было получено указание: «Перевести в другое место, но не в Якутск ». В январе 1833 года Н. А. Чижов был отправлен в Александровский винокуренный завод , а через некоторое время - в село Моты Иркутской губернии .

По ходатайству матери с 16 сентября 1833 года ему разрешили службу рядовым в Сибирских линейных батальонах , сначала в Иркутском , а затем - в Тобольском . 15 июня 1837 произведён в унтер-офицеры. В Тобольске расширился круг общения Чижова , в который входили переведённый сюда на поселение декабрист М. А Фонвизин , поэт П. П. Ершов , польский ссыльный Констанций Волицкий, написавшего о бывшем морском офицере в своих воспоминаниях, что: «образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь » .

В апреле 1848 года уездный исправник по долгу службы отписал орловскому губернатору П. И. Трубецкому , что Н. А. Чижов «по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер » .

Поэтическое творчество

Поэтическое дарование Н. А. Чижова раскрылось в годы сибирской ссылки. В датированном 27 июня 1828 года стихотворении «Журавли » он писал о горькой участи изгнанника:

Одиночеству романтического пришельца, волею судьбы оказавшегося на чужбине, посвящена баллада «Нуча » , написанная по мотивам тем и образов якутского фольклора " . В архиве Иркутской области сохранилось дело (начато 19.09.1832 г. - завершено 23.03.1833 г.) о расследовании обстоятельств публикации в обход цензуры «стихотворения государственного преступника Чижова, напечатанном в „Московском телеграфе“ 1832 г., N8 ».

Кроме баллады «Нуча (Якутский рассказ) » при жизни автора увидели свет ещё два его поэтических произведения: «Русская песня » - «Литературные прибавления» к «Русскому инвалиду » (1837) и «Воздушная дева » - альманах «Утренняя заря» (1839) .

В марте 1837 года Чижов в соавторстве с П. П. Ершовым написал водевиль «Черепослов », некоторые стихи которого использованы В. М. Жемчужниковым в тексте оперетты «Черепослов, сиречь Френолог », опубликованной журналом «Современник» в 1860 году и входящей в собрание сочинений Козьмы Пруткова .

В числе утраченных публицистических работ декабристов оказалась и статья Н. А. Чижова «Несколько мыслей о русской поэзии » .

Некоторые стихотворения Чижова долгое время оставались неизвестными и опубликованы только в 1947 году. Как писала М. В. Нечкина, был «извлечен из забвения прекрасный поэт той плеяды - декабрист Н. Чижов, активный участник восстания 14 декабря 1825 г. » .

Память

Имя Н. А. Чижова, моряка - исследователя российской Арктики носит один из мысов острова Екатерининский в Кольском заливе Баренцева моря . 69°12′54″ с. ш. 33°27′59″ в. д.  /  69.215022° с. ш. 33.466411° в. д.  / 69.215022; 33.466411 (G) (Я) .

Н. А. Чижову посвящены страницы книг В. М. Пасецкого «В погоне за тайной века » и «Географические исследования декабристов » и Фруменкова Г. Г. и Волынской В. А. «Декабристы на Севере ».

В 1919 году в городе Николаеве бывшая Глазенаповская улица была переименована в улицу Декабристов, в память участников событий 14 декабря 1825 года, среди которых были «уроженцы города Николаева братья Александр и Иосиф Поджио и воспитанник николаевского штурманского училища Николай Чижов » , а в память уже лично Н. А. Чижова названа улица в другом районе города - Соляные .

Сохранившиеся остатки семейной усадьбы в селе Покровское Тёпло-Огарёвского района, в которой жил после ссылки декабрист Н. А. Чижов, внесены в реестр памятников истории и культуры Тульской области федерального и регионального значения .

Напишите отзыв о статье "Чижов, Николай Алексеевич"

Комментарии

Примечания

Ссылки

• Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. - М .: Наука, 1988. - С. 196, 336. - 448 с. - 50 000 экз.
• Левандовский Л. И. // Краткая литературная энциклопедия. Т. 8. - М.: Советская энциклопедия, 1975. - Стлб. 518.
• Декабристы. Антология в двух томах. Т. 1. Поэзия - Л.: Худ. лит., 1975. - 496 с.

Отрывок, характеризующий Чижов, Николай Алексеевич

– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.

Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.

Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.